Сарик Андреасян: «Все мы родом из детства»

Сарик Андреасян – российский режиссер, сценарист и продюсер, известный по фильмам «Мамы», «Служебный роман», «Непрощенный», «Гудбай, Америка». В марте состоится премьера сериала «Чикатило. Явление зверя». Подробнее о предстоящем релизе, а также о других работах режиссер картины рассказал во время нашей встречи в Дубае.

Накануне я посмотрела фильм «Гудбай, Америка», который затрагивает важную тему эмиграции, жизни вдали от родины. К примеру, в ОАЭ только 12 процентов населения – местные жители, остальные – приезжие. В киноленте герой Нагиева говорит: «Мы уехали из России, а она из нас – нет». Как родилась идея создать этот фильм?

В возрасте трех лет я с семьей уехал из Армении в Казахстан, а когда мне исполнилось 17, отправился на учебу в Москву. После первых успехов в кинематографе несколько лет прожил в Америке, даже снял голливудский фильм. Именно там, на чужбине, осознал, что где бы я ни был и какие бы у меня ни появлялись друзья, все равно скучаю и тоскую. Оторваться от своих корней сложно. В какой-то момент пришел к мысли, что, может быть, и не нужно этого делать. Поэтому осознанно вернулся в Россию, хотя у меня были все варианты остаться в Америке.

Фильм начинается со стихотворения Евгения Евтушенко «Люди – родина моя». Это не совсем привычно для комедийного жанра.

Согласен. В России комедии становятся культовыми, если в основе сюжета серьезная социальная проблема.

Тоска по родине – это не столько привязка к местности, к городу или улице, сколько к людям, нашему менталитету, восприятию жизни. А еще в начале фильма герой Дмитрия Нагиева играет на аккордеоне мелодию песни «С чего начинается Родина». И она красной нитью проходит через весь сюжет.

Ситуация в фильме про «гефилте фиш» взята из личной жизни, только изначально связана с армянской долмой. Находясь в Америке, я узнал, что в соседнем городе, в трехстах километрах от Лос-Анджелеса, готовят хорошую армянскую долму, сел и поехал. Ты не можешь объяснить человеку, почему из-за еды восемь часов провел на машине. Причем долма оказалась совсем не такой, какую готовит моя бабушка или мама в Армении, а с ливанскими специями, мясо другое. Тогда я расстроился, а позже из подобных ситуаций рождаются более художественные, вымышленные сюжеты.

У всех персонажей «Гудбай, Америка» есть прототипы в реальной жизни. Этих людей я знаю, видимо, поэтому фильм произвел большое впечатление на зрителей. Даже те, кто никогда не жил на чужбине, понимают эти чувства и переживания...

Как вы решились показать комедийного актера Дмитрия Нагиева в драматическом амплуа? В картине «Непрощенный» он совершенно на себя не похож.

Действительно, при просмотре трейлера люди не узнавали Нагиева.

В России и еще в Индии есть понятие «клише актера»: когда ты один раз сыграл злодея и сорок лет продолжаешь это делать.

Нагиев – выдающийся артист, но всегда был в развлекательном жанре. Когда же вышел фильм «Непрощенный», у зрителей случился шок. Оказывается, и так можно. Я как режиссер позволил Дмитрию перевоплотиться, и мы вместе удивили всех русскоговорящих людей на Земле.

Как происходит подбор актеров? Почему, к примеру, Александр Петров, который обладает вполне заурядной внешностью, так популярен в России?

Занимаясь кино много лет, я заметил, что в России не нужна выдающаяся внешность. В этом весь парадокс. Нам не нужны люди с лицом Брэда Питта и Джонни Деппа. Такие есть!

А как же Данила Козловский?

Но Козловский ведь не стал так популярен, как Петров. Потому что с Петровым можно себя ассоциировать: ты мог пить с таким парнем в подъезде, ты к нему расположен на ментальном уровне. Козловский выглядит более аристократично, поэтому он как-то далек от зрителя.

К тому же в России нет актрис с лицом Анджелины Джоли, нет женщины – секс-символа, потому что у нас главные героини, как правило, люди с тяжелой судьбой, страдающие. Это другая культура.

Вы затронули тему менталитета в российском кинематографе. Как это работает?

Большинство фильмов, которые «выстреливают» сегодня, имеют в своей основе «ментальный код». Будь то комедия или драма, это должна быть история про нашего человека, чтобы зритель смог узнать в персонаже соседа или увидеть реальную ситуацию, которая могла бы с ним произойти.

Картины «Непрощенный» и «Землетрясение» очень тяжелые. Как вы их снимали?

Драма не должна сниматься легко, потому что если она будет легкомысленной, у зрителя останется странное впечатление после просмотра. Данный жанр в кинематографе дает человеку максимально ощутить и пережить то, что чувствовали герои фильма. Эффект проникновения происходит исключительно тогда, когда это сделано честно. При работе над «Непрощенным» я полностью погрузился в событие, встречался с Виталием Калоевым, который в 2002 году потерял жену и детей по вине авиадиспетчера.

Фильм рассказывает историю о социальной несправедливости. В России сильный запрос на такое кино. Людей это будоражит, потому что каждый так или иначе с подобным сталкивается.

Впрочем, как и вся русская литература, «Непрощенный» – история маленького человека, который смог поднять голову против системы. Это выстреливает потому, что говорит: ты можешь быть услышанным. «Землетрясение» – история дружбы. Про то, как люди Советского Союза все-таки ментально отличались от сегодняшнего постсоветского пространства, где каждый сам за себя.

Эмоциональное переживание связано с подготовкой к фильму, изучением хроники, встречами с людьми, причастными к событию. Наполняешься этим всем, а съемки... Я всегда привожу такой пример: «Если хирург оперирует больного, он не может плакать в этот момент».

В марте состоится премьера восьмисерийного сериала «Чикатило. Явление зверя». Почему в течение тридцати лет никто из режиссеров не решился на экранизацию истории о самом кровавом маньяке в СССР?

Иногда мне кажется, что многие идеи настолько лежат на поверхности, что люди их не замечают.

А может быть, боятся замечать?

Не думаю. Для меня также было загадкой, почему никто не снимал про землетрясение в Армении. Почему никто не рассказал историю Калоева, которую я снял спустя пятнадцать лет после трагедии?

Чикатило входит в топ-5 самых изучаемых маньяков в истории. В какой-то степени я воспринимаю такие фильмы как предупреждение. При изучении данного дела понял, что 99% убийств детей происходило на уровне: «А у меня дома есть жвачка. Пойдем, угощу». Теперь я не позволю,  чтобы мой ребенок даже двести метров от школы до дома прошел один.

Многое думают: зачем снимать про Чикатило? Так ведь это не совсем про Чикатило. Мы рассказываем историю о том, как люди его ловят. Главные герои фильма – следователи, которые выходят на след маньяка. И доводят начатое до конца, хотя им все говорят: «А давайте сделаем вид, что мы закрыли дело, посадим других».

В психиатрии есть понятие «синдром Герострата»: когда преступление совершают, чтобы прославиться. А что, если человек с маниакальными наклонностями посмотрит такое кино и подумает: «Про Чикатило фильм снимают, и я так хочу»?

Это не работает так очевидно. Предпосылки того, что человек стал опасным преступником, кроются в глубоком детстве. Они возникают не из-за фильмов, а зачастую из-за семьи и среды обитания. Психика активно формируется в ранние годы жизни. Я убежден, что все мы родом из детства.

Мой фильм «18+», и его, в принципе, не должен посмотреть ни один ребенок. Меня удивляет вера людей в то, что кино, да и вообще искусство, может спровоцировать человека на преступление. Нет! Это способна сделать, скажем так, социальная несправедливость. Тут важно понимать, что не кино закладывает проблему. Кинематограф может только вылечить!

Интервью вела Ольга Гафурова